«Научная работа проходит в самолете и перед сном»

Интервью с и.о. ректора СФУ Владимиром Колмаковым.

И.о. ректора СФУ Владимир КолмаковПресс-служба СФУ

Какова динамика развития российской науки и ее уровень по сравнению с мировой, как изменилась жизнь ученых с тех пор, как был создан Сибирский федеральный университет (СФУ), можно ли разделять вузовскую и академическую науку, или их интеграция неизбежна и можно ли совмещать научную работу с управлением университета, Indicator.Ru рассказал исполняющий обязанности ректора СФУ, доктор биологических наук Владимир Колмаков.

— Сибирский федеральный университет существует с 2006 года. Какие сильные научные направления можно выделить в таком молодом учебном заведении?

— СФУ — многопрофильный, мультидисиплинарный университет. В его составе 20 институтов, в которых реализуется обучение и, конечно, научная деятельность по таким укрупненным направлениям, как геология, социология, биология, физика, филология, военное дело, нефтегазовый сектор, прикладная информатика и другие. Мы, конечно, сильны не во всех, но в отдельных направлениях мы точно находимся на мировом уровне. Именно на них сделана ставка в нашей дорожной карте Проекта «5-100».

Направления, в которых мы занимаем лидерские позиции, — это экология и устойчивое природопользование, биотехнология, горное дело и металлургия. Подтверждается это количеством грантов, средств, заработанных на хоздоговорных работах, уровнем журналов, где сделаны публикации. Если обратиться к статистике Web of Science и Scopus, среди показателей которой нормализованный по тематическим категориям индекс цитирования и индекс цитирования, взвешенный по дисциплине, то можно сказать, что СФУ лидирует со значительным отрывом по направлению «Биология/Биохимия» (более чем в семь раз выше общемирового значения по WoS и на треть выше мирового значения по Scopus). Фактически треть всех публикаций ученых СФУ в Scopus за последние пять лет связана с биотехнологией, 40% международных соглашений также по этой теме, как и четыре из шести так называемых мегагрантов, выполняемых по постановлению правительства РФ №220. По направлениям «Экология» и «Науки о Земле» показатели несколько слабее, тем не менее, по данным Scopus, они превосходят российские, чуть-чуть не дотягивая до мирового [уровня]. Наши металлурги и горняки не могут похвастаться такой публикационной активностью, но при этом металлурги и военные (оборонзаказ) — фактически университетские лидеры по объему НИОКР.

— Поскольку СФУ был создан на базе пяти высших учебных заведений, сформировались ли новые коллаборации после создания СФУ? Или в лидерах уже сложившиеся коллективы?

— Сложившиеся коллективы, научные школы, которые работали и до объединения, конечно, продолжают работать и выдавать хорошие результаты. После объединения сложились новые коллаборации, появилась своеобразная вторая волна коллективов и научных школ. Объединение привело к синергетическому эффекту, примеров таких достаточно. Например, у нас вырос объем работ по гособоронзаказу. Речь идет о технологиях связи. Появилась новая тематика в результате объединения работ полевых биологов с направлением «Технология питания». Этими научными коллективами была оценена полезность биологических ресурсов, в данном случае рыбы. Сейчас они работают над созданием диет (арктической, спортивной диеты) и публикуют свои работы в очень серьезных международных журналах с высоким рейтингом. Таких коллабораций достаточно много, и это как раз эффект объединения пяти высших учебных заведений. Раньше такие работы имели естественные границы или препятствия.

— Скажите, при объединении вузов сокращали ученых?

— Нет. Экспериментов над учеными никто не проводил, никаких сокращений не было. Объединение имело только положительный эффект, никаких отрицательных моментов здесь не было.

— Сколько научных сотрудников в СФУ и сколько преподавателей? Ведут ли преподаватели активную научную деятельность? Если да, то это обязательное требование или факультативная возможность, которую поощряет университет?

— Количество преподавателей, если считать вместе с совместителями из академических институтов, немногим больше трех тысяч. А научных сотрудников у нас около ста двадцати. Как и в любом вузе, на ставку научного сотрудника работает достаточно малое количество человек. В федеральном университете любой преподаватель обязан вести научную деятельность, и все преподаватели эту деятельность осуществляют, за нее отчитываются. Другое дело, что есть успешные преподаватели, которые делают это на мировом уровне, а есть те, которым нужно еще в этом направлении работать и учиться. Преподаватель не может приходить к студентам, если он не знает научные достижения и ситуацию в мировой науке.

— Согласитесь, одно дело — быть в курсе, а совсем другое — публиковаться самому.

— Да, публикуются, конечно, не все. Особенно в хороших международных журналах. Но мы над этим работаем. Поддержка публикационной активности при одновременном отказе от так называемых rubbish papers или мусорных публикаций — это часть политики университета. Так, конкурсным комиссиям и ученым советам профильных институтов рекомендовано при наличии нескольких претендентов на должность отдавать предпочтение преподавателю, имеющему статьи, опубликованные в международных базах. Наша задача — сделать так, чтобы преподавателей, публикующихся в журналах первого и второго квартиля, стало как можно больше.

— Есть ли, на ваш взгляд, смысл разделять и противопоставлять вузовскую и академическую науку? Может ли одна существовать без другой?

— Так сложилось, что есть ученые, которые работают в вузах, и это называется вузовской наукой, и есть Академия наук, там академическая наука. Принято даже считать, что в вузах больше прикладной науки, а в академических институтах — фундаментальной. Я думаю, противопоставлять их точно не стоит, наоборот, нужно делать так, чтобы исследования проводились сообща, чтобы появился синергизм, эффект от объединения и выполнения совместных исследований. Уверен, в достаточно скором будущем эта интеграция фактически сотрет границы между академической и вузовской наукой. Это естественный процесс, он не пройдет каким-то указом сверху или постановлением, он просто произойдет естественным путем. Потому что наука — это познание нового, и выполнить [поставленные задачи] в одиночку, даже в пределах одного учреждения очень сложно. Будущее за глубокой интеграцией вузовской и академической науки.

— То есть сейчас интеграция недостаточна?

— Если мы возьмем крупные академические центры, такие как Москва, Новосибирск, Екатеринбург, Красноярск, да, здесь связь очень прочная и интеграция очень глубокая. У нас это сложилось исторически. СФУ и Красноярский научный центр СО РАН даже территориально близко расположены. У нас зачастую ученые работают в Академии и преподают в университете. Но если вы возьмете город, где нет академической науки или есть лишь один институт, то там пока серьезное разграничение или разделение существует. Поэтому проблема все-таки есть.

— С какими иностранными университетами сотрудничает СФУ? Какая сторона взаимодействия развита наиболее сильно: научная или образовательная? Есть ли у студента СФУ возможность, скажем, съездить на стажировку в иностранную лабораторию?

— У нас сейчас 159 соглашений с зарубежными партнерами, из них 112 — это университеты. Я бы назвал Фрайбургскую горную академию, Университет Дарема (Великобритания), Университет Кадиса (Испания). В основном это международно признанные университеты. Мы стремимся сотрудничать с лидерами, это работает на бренд и позволяет повысить академическую репутацию.

Взаимодействие зависит от университета, у каждого своя отдельная история. Чаще более сильные связи — научные. Но возможность у студентов съездить на стажировку точно есть. Если открыть прямо сейчас сайт Сибирского федерального университета, можно найти приглашение студентов СФУ на обучение. Сейчас открыты стажировки в университетах Испании, Германии, Словении, Румынии и Японии. Идет прием заявок по академической мобильности программы «Erasmus+». Это все страны — члены Европейского союза. Поэтому такая возможность есть, и она достаточно реальна.

— Расскажите, пожалуйста, о своих исследованиях. Остается ли у вас время на науку, или административные обязанности не дают возможности вести исследования?

— Область моих научных интересов — разработка методов борьбы с вредоносным цветением воды. Это общемировая проблема, ее еще часто называют раковой опухолью водоемов.

Микроскопические водоросли вдруг неожиданно начинают неконтролируемо размножаться и захватывают всю поверхность и толщу воды. Может быть, вы видели такое явление: подходите к водоему, а в нем вода зеленая. Это и есть вредоносные водоросли. Кроме пресных водоемов, цветению подвержены и моря, особенно шельфовая зона.

Опасность заключается в том, что может произойти вырождение водоема — гибель рыб и других биологических организмов, которые его населяют. Фактически это катастрофа для водной экосистемы. Если цветение не прекратить, оно отравляет всю экосистему, и полезные (особенно с точки зрения человека) виды погибают. Есть еще и дополнительные опасности. Может произойти падеж скота, который пил «цветущую» воду. Другой вариант: при размножении водоросли выделяют токсины, которые могут попасть в молоко и таким образом передаться человеку, который из-за них начинает заболевать. Даже когда человек входит в воду, на которой наблюдается цветение, это может привести к кожным заболеваниям, в том числе раковым. В мире насчитывается много фактов гибели человека из-за цветения водорослей. Совсем недавно на озере Котокель в Бурятии развились водоросли и наблюдалось цветение воды. В результате были отравлены рыбы. Около 20 человек, которые питались этой рыбой, заболели, и в одном случае это привело к гибели. Такое происходит в мире достаточно часто, и с этим надо бороться. Методы «лечения» уже более-менее определены, а причины не всегда известны.

К сожалению, после того как я занялся административными делами, времени на науку остается очень мало. Научная работа проходит в самолете и перед сном… Некоторые исследования, эксперименты удается проводить очень редко, но все-таки стараюсь заниматься наукой, потому что на самом деле административная работа — это временно, преходяще, а наука и образование — это жизнь. Я — преподаватель и ученый.

— Как вы считаете, каков в целом уровень российской науки и исследований российских ученых на сегодня? Какие существуют тенденции развития, в чем особенности работы ученого в России по сравнению с западными странами? Какие сильные и слабые стороны можно выделить?

— В области науки Россия в настоящее время — самая динамично развивающаяся страна. Это не только мое мнение. По данным Nature, в период между 2012 и 2015 годами Россия показала один из самых высоких приростов научной продукции — на 60%. Безусловно, сыграли роль усилия государства. Если сравнивать ситуацию двадцатилетней давности и современную, то в России заниматься наукой становится все престижнее. Понятно, что финансовые и материальные условия в России, конечно, значительно ниже, чем на Западе. Материальному обеспечению российской науки нужно, конечно, еще подрастать: нет такого изобилия приборов и возможностей. Наверное, смело будет заявлять, что в области науки Россия — мировой лидер, но если динамика сохранится, то уровень развития науки будет один из самых достойных.

Второй момент, который я бы отметил: наука в России очень эффективна. Если посмотреть на финансовые вложения, то считается общепринятым, что затраты на среднестатистическую статью в очень престижном журнале составляют примерно 100 тысяч долларов. А в России такие статьи стоят значительно меньше, так как затраты на исследования меньше на порядок: ориентировочно получается 10 тысяч долларов. Это говорит о том, что на каждый вложенный рубль эффективность работы и научный выход самые высокие в мире. Я не думаю, что это повод для большой гордости, но все-таки с точки зрения государственного подхода очень важно, чтобы наука была эффективной.

По собственному опыту могу сказать, что российская наука отличается большой свободой творчества. Это тоже сильная сторона. Если молодой человек приходит в Академию наук или даже только начинает заниматься наукой, у него очень большая свобода. Он может сам генерировать темы, высказывать свои идеи, свои мысли, претворять их. Я думаю, что это очень важно. Если взять европейские страны, там немножко другая ситуация. Главный генератор — это профессор, а все остальные ученые работают в коллективе на реализацию идей профессора.

— А если попробовать слегка «расфокусировать» взгляд и посмотреть на науку в целом, какие можно обозначить главные «точки роста» мировой науки? За какими направлениями будущее? Возможно ли сказать, как научные исследования изменят нашу жизнь в ближайшие пару десятков лет?

— Это очень неблагодарное дело, угадывать, где будет прорыв. Часто любят говорить, что десять лабораторий работают, но добивается успеха всегда одна.

Если говорить о той области, которая мне ближе, думаю, в течение 20 лет или раньше наука научится побеждать рак. В последние годы в этой области многое достигнуто. Конечно, люди будут умирать и от других причин, но рак не станет первым или вторым после сердечно-сосудистых заболеваний и точно не будет приговором. Кроме того, думаю, что мировая наука в ближайшее время достигнет прорыва в понимании человеческого мозга. Это откроет еще больше возможностей в области искусственного интеллекта. Еще могут быть яркие достижения в области генетики. Молекулярная биология и генетика сейчас приносят такие выдающиеся результаты, о которых еще недавно можно было только мечтать.

Если брать не биологическое направление, думаю, что человечество научится предсказывать землетрясения. Это большая проблема, на которую брошены значительные силы. Страны несут огромный ущерб и человеческие жертвы от этих землетрясений.

Автор: Яна Тихомирова

https://indicator.ru/article/2018/02/07/rektor-sfu-kolmakov/?

utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com